КОРОТКАЯ КОРРИДА

Бык бежал. Тяжело дышащий, он сотрясал землю, как будто бился о нее всем своим массивным телом. Как будто это был и не бык даже, а страшный, словно размазанный скоростью и не имеющий никаких узнаваемых очертаний, огромный комок плоти. В этом застывшем как на фотографии мире, казалось, не существовало силы, способной его остановить... Нелепый, словно недорисованный торопливой детской рукой, бык замер совсем рядом с Майлой - так близко, что ее обдало горячей волной странного звериного запаха, - а морда его с пустыми глазами и шевелящимся ноздрями придвинулась к самому ее лицу. Как будто он торопился сообщить ей по секрету что-то безумно важное. Майла краешком глаза видела, что теперь, когда бег быка окончен, все вокруг снова задвигалось, засуетилось и закрутилось бешеной метелью, в которой фигурки людей, дома и автомобили были едва различимы...
Что это? Осколок кошмара, случайно залетевший в действительность из давно забытого сна? Отголосок какой-то неведомой прошлой жизни, вторгшийся в настоящее? Или обычное происшествие, из тех, которые иногда случаются в реальности? Крайне редко, но случаются. Вероятность встретиться посреди современного американского города с разъяренным быком практически равна вероятности падения на голову крохотного обломка космического метеорита. Но вот бывает же, оказывается, и такое... Можно не верить в случайности и многозначительно качать головой, пытаясь вывести сомнительную закономерность. А можно просто не задумываться, полагаясь на неведомую постороннюю силу, как ее не называй. Да и вообще, всяческие рассуждения хороши только потом, после...
Майла бездумно дотронулась пальцем до шершавого рога, и бык, шумно вздохнув, посмотрел на нее с признательностью и тоской. Словно чувствовал, что кончилась его недолгая свобода. Майла вдруг остро пожалела это, казавшееся еще секунду назад таким грозным, животное. И погладила быка по горячему и мокрому - совсем как у собаки - носу. Ей подумалось, что и бык тоже только что избавился от какой-то опасности, и это сделало их странно близкими друг другу... А еще Майла успела прочитать растерянные и покаянные мысли, мечущиеся в этой огромной рогатой голове. Или ей это только показалось?..
Стараясь не обращать внимание на появившегося откуда-то из-за угла полицейского, попытавшегося подхватить ее под локоть, и на толпу, почтительно и боязливо окружившую укрощенное животное, Майла, все убыстряя шаг, направилась туда, куда, собственно, и шла изначально - к станции метро. Она собиралась провести этот субботний день в Манхэттене: погулять в Центральном парке, пообедать в одном из небольших ресторанчиков в Вилледже, сходить в кино. И, кто знает, возможно, встретить кого-нибудь... Почему этот неведомо как оказавшийся на мирной бруклинской улице бык должен перевернуть ее жизнь и расстроить все планы, хотя бы только сегодняшние? Все ведь закончилось благополучно: и она, и бык живы. И этому происшествию наверняка можно найти разумное объяснение: скажем, в городе открывается какая-нибудь сельскохозяйственная выставка или ярмарка, и бык, ошалев от городских звуков и запахов, по чьему-то недосмотру бросается бежать, не разбирая дороги...
После, уже сидя в покачивающемся вагоне метро, Майла почувствовала, что никак не может избавиться от назойливого видения: на нее несется огромный зверь... Но страха не было совсем. Ни тогда, ни теперь. Только все то же смутное ощущение нереальности: сна или игры. И еще она никак не могла понять, какая сила заставила ее двинуться навстречу быку. Может быть, именно подозрение, что все это - ненастоящее? Картонный разрисованный бык, фанерные декорации автомобилей, расставленные как попало манекены-зеваки?.. Но почему же тогда с самого утра, когда она только собиралась выйти из дому, какая-то неясная, но тревожная мысль не давала ей покоя? Она хотела было отложить поездку в Манхэттен, но потом одумалась и даже посмеялась над собой - не хватало еще из-за нелепых, ни на чем не основанных приступов паники превратиться в затворницу! Она же взрослый человек, врач, наконец... Нужно держать себя в руках. Да и что ей делать дома одной в столь нечастый в ее сегодняшней нелегкой жизни врача-резидента выходной? А потом был этот летящий прямо на нее бык... Да и сама она хороша: ну откуда в ней такая неожиданная удаль тореадора? Мысли все возвращались к этой нелепой истории, и Майла никак не могла понять, что же именно так раздражает и беспокоит ее. Возможно, просто пережитое потрясение и привычная нелюбовь быть в центре внимания досужей толпы?..
Поезд, слегка замедлив ход, перебирался через Манхэттенский мост, и горящие в вагоне лампы из-за врывающегося в окна яркого майского солнца казались тусклыми. Майла окинула взглядом полупустой вагон. Справа, наискосок от нее, развалился на сидении довольно странного вида пассажир. Что такого необычного нашла она в этом человеке? Впрочем, даже задумываться об этом не следует: сейчас все вокруг кажется ей немного странным и бессмысленным. Так постепенно теряет смысл хорошо знакомое слово, без конца повторяемое вслух. Может быть, ей действительно не следовало выходить сегодня из дому? Проваляться целый день в постели - это тоже развлечение... Ладно, подумала Майла, нечего портить себе настроение пустыми размышлениями об оставшихся позади неприятностях.
Отвернувшись от странного пассажира и тут же забыв о нем, она вдруг поймала себя на мысли, что, на самом-то деле, это невероятное происшествие с быком вовсе не было таким уж неприятным. Скорее, наоборот! Что-то невыразимо притягательное было в том ощущении полного безрассудства, с которым она шагнула навстречу зверю; что-то в его неукротимом беге, в грозном наклоне головы вызывало этот никак не желающий проходить восторг, словно от головокружительного полета в пропасть - полета короткого, безвозвратного, но отчаянно свободного...
Господи, как мне все надоело! - вдруг подумала Майла. - Жизнь проходит в суете и мелких заботах... Кто я? Действительно ли меня так уж интересует карьера врача? Или, может быть, я делаю это ради тех сотен вырванных из лап смерти больных, которые потом придут ко мне со слезами благодарности? Картинка, вызывающая своей сладостью тошноту даже у юного бойскаута... Или во всем виноват оставшийся в памяти с детства образ всесильного доктора, который способен заставить своих покорных пациентов делать то, что им делать ну совсем не хочется? Вот он, врач, уверенно и властно распоряжающийся твоей жизнью и смертью, и холодный стетоскоп, как символ его тирании, уже ложится тебе на грудь... Есть только один способ избежать подобного унижения - примкнуть к этой касте... Неужели именно эти смешные детские фантазии и страхи подтолкнули ее к решению стать врачом? Так думала она, сама удивляясь этим неожиданным и совершенно необычным для нее мыслям. Да что это с ней сегодня?!
Майла вышла из метро на Каламбус Сёркл и неторопливо направилась в парк. Немного погодя она заметила, что тот самый пассажир идет следом за ней. Майла невольно ускорила шаг и свернула к центральной аллее, где народу было побольше. Что это с ней? Она никогда не боялась уличных приставал, и уж тем более смешно было волноваться в такой прелестный солнечный день, да еще в Центральном парке! И особенно сегодня, после той короткой корриды... Майла решительно направилась к свободной скамейке и оглянулась. На тропинке никого не было. Майла почувствовала даже некоторое разочарование: странный пассажир, оказывается, тоже решил прогуляться, вот и все.
Она посидела немного, потом, почувствовав, что расслабленная умиротворенность ей сейчас почему-то тягостна, встала и вышла в город. Вдоль Пятьдесят девятой улицы, по прилегающей к парку стороне, стояли, в ожидании седоков, конные экипажи. Майла уже собиралась привычно умилиться, глядя на помахивающих хвостами лошадей, но тут в ноздри ударил знакомый запах. Голова слегка закружилась, она отшатнулась, представляя, почти видя, как тот самый бык все бежит и бежит на нее, и от тяжести его тела подрагивает земля, и делается щекотно под коленками... И только спустя несколько секунд она сообразила, что по Пятьдесят девятой с урчанием пронесся вовсе не разъяренный ошалевший бык, а обычный бело-голубой рейсовый автобус...
Не пытаясь разобраться в себе, Майла быстро обогнула гостиницу "Плаза" и пошла вниз по Седьмой авеню. Дурацкий день, который следовало провести в томном ничегонеделании, как-то неожиданно, сразу и без предупреждения перевалил за полдень. Подходя к вечно оживленной Таймс-Сквер, Майла заметила, что тот самый странный пассажир, о котором она уже успела позабыть, невозмутимо следует за ней по пятам. В раздражении Майла остановилась и внимательно посмотрела ему в глаза, но это ничуть его не смутило, напротив, он, как показалось Майле, с облегчением вздохнул, улыбнулся и направился прямо к ней.
- Я не собирался вас преследовать, - сказал он тоном, каким обычно говорят дамам преувеличенные комплименты, - а только сопровождал вас для того, чтобы, в случае необходимости, помочь. Дело в том, что...
Он, должно быть, увидел, как скептически скривились ее губы, как удивленно приподнялись брови над ставшими вдруг непроницаемыми глазами - и, конечно, все понял, потому что поспешил добавить:
- Вы не подумайте дурного, я был свидетелем того, как вы остановили быка...
Настроение у Майлы совершенно испортилось. Она вполне могла пережить приставания обнаглевшего ловеласа, но разбираться с сумасшедшими ей совершенно не хотелось. В университете она даже отказалась заняться психиатрией, хотя ей и предлагали. Поэтому, увидев появившееся как нельзя более кстати такси, Майла, не задумываясь, взмахнула рукой. Дальше, дальше от этого назойливого ангела-хранителя! На сегодня ей вполне достаточно быка... Водитель лихо вывернул руль, машина протиснулось в центр автомобильного стада и ринулась вперед. Оставшийся далеко позади чудак что-то закричал им вслед, и это окончательно вывело Майлу из себя. Она снова ощутила тяжелый запах разгоряченного зверя, и снова бешеной метелью завертелся вокруг нее мир...
Ну почему, почему все, что она делала до сих пор, кажется ей теперь столь бессмысленным, жалким и ненужным? Словно встреча с быком была не просто глупой и опасной случайностью, а чем-то гораздо более серьезным, меняющим всю жизнь, как неизбежно меняет ее нелепая смерть близкого человека или, наоборот, выигрыш многомиллионного приза. А ведь только и всего: сегодня утром она - всегда благоразумная трусиха - шагнула навстречу взбешенному быку...
- К быку, - шепнула она и повторила чуть громче. - К быку!
Таксист легко пожал плечами, хмыкнул и прибавил скорость. Они неслись по Бродвею, перестраиваясь из ряда в ряд и с упоительной небрежностью игнорируя предостережения светофоров. От этой гонки Майле стало немного легче. Она расслабилась, взглянула на часы и, невольно подумав о возвращении домой, поняла, что заканчивается какой-то не очень понятный, но такой необходимый для нее праздник; что она будет долго, может быть, всю жизнь сожалеть о чем-то важном, упущенном этим утром. А глупое животное, повинное в этом смятении ее мыслей и чувств, сейчас, наверное, и не догадывается ни о чем, покорно склонив жующую морду над кормушкой... Такси, взвизгнув тормозами, остановилось. Водитель посмотрел на нее вопросительно и насмешливо. Она рассеянно протянула ему деньги и вышла из машины.
Бык был именно такой, каким она его запомнила. Мощные короткие ноги, тяжело раздувающиеся ноздри, туповатые, как будто незрячие, зрачки... Он - бронзовый - стоял, упрямо рассекая послушно расступающийся перед ним поток машин, и ждал ее, Майлу. Она оглянулась, чуть помедлила и шагнула вперед. Бросить все к черту, уехать... Куда? Да какая разница! Может быть, она еще будет счастлива... Зачем ей медицина? Она насилует себя столько лет только для того, чтобы... Да есть ли на свете что-то более настоящее, чем этот обжигающе-яркий день, это мельтешение вокруг, этот счастливый сумасшедший бык - и она сама, парящая в мареве его безумия, как будто сбежавшая от себя самой в другую невероятную жизнь - такую легкую, отчаянно свободную и никогда не скучную...
- Вы должны простить мою настойчивость, но это только из чувства профессионального долга, поверьте... вот моя карточка, я врач-психиатр и хочу предупредить вас, что после пережитого сильнейшего стресса вам следует...
Она не знала, откуда и в какой момент снова появился тот самый пассажир, но вдруг поняла, что именно в этом человеке сразу показалось ей таким странным. Он был одет так, как одевались пожилые врачи лет тридцать назад, то есть в ту пору, когда самой Майле было не больше пяти... Майла невольно прислушалась к его словам, еще успев подумать о том, что сейчас позволяет ему отвлечь себя от важного, может быть, самого важного в ее жизни решения - и что она так глупо остановилась на пороге... А настойчивый пассажир все говорил и говорил - о посттравматическом синдроме, о парадоксах психики и еще о чем-то хорошо знакомом по книгам, которые она штудировала перед экзаменом по психиатрии. И эта размеренная речь, и эти термины, и весь его старомодный докторский облик - тот самый, словно материализовавшийся из детских страхов - все это мягко обволакивало, усыпляло, затягивало глубже и глубже, оставляя там, на поверхности, и безрассудную солнечную корриду, и ее саму, Марлу, в радужном облаке пены и брызг с восторгом и страхом обнимающую голову огромного зверя, и... Марла еще пыталась сопротивляться, но толстый колючий канат рассудка упрямо тащил назад - туда, где было так спокойно и привычно, где оставалась ее уютная квартирка, и работа, и вся благополучная налаженная жизнь...
Врач, продолжая что-то рассказывать, твердо взял ее под руку... Майла в отчаянии оглянулась на быка - так бесконечно уставший пловец смотрит на далекий берег - и опустила голову. И тогда ее снова окатило горячим воздухом, и снова затряслась ставшая вдруг зыбкой земля. Что это было? Мимо промчался автобус? Или это сорвался с места и теперь бежал ей на выручку тяжелый бронзовый зверь?