Сайт Владимира Гржонко - "Книжная витрина"- интервью c Владимиром Гржонко, Россия - Пресса - Пресса

ВЛАДИМИР ГРЖОНКО. ИНТЕРВЬЮ

В центре большого города стоит высотное здание. Внутри - лабиринт, где пространства и реальности перетекают из одного в другое, а декорации и интерьеры причудливым образом соответствуют картине подсознания обитателей Дома, ушедших из реального мира ради материализации потаенного иррационального. Главный герой — маленький человек, обыкновенный персонаж для фильма ужасов и современный вариант землемера К., попадает в Дом, где становится жертвой, героем и палачом.
Такова завязка романа "The House", написанного русским эмигрантом и нью-йоркским писателем Владимиром Гржонко, выпущенного издательством "Лимбус-пресс" в серии "От заката до рассвета".
– Владимир, Ваше имя российскому читателю практически неизвестно. Не могли бы Вы немного рассказать о себе?
– Если не ошибаюсь, Маршак как-то заметил, что ему проще исписать страницу стихами, чем заполнить одну анкету. Говорить о себе почему-то трудно. Но вкратце так: до тридцати лет жил в Питере, скульптор по профессии и, хотя баловался сочинением рассказов и пьес лет, наверное, с тринадцати, ничего особо серьезного, на мой взгляд, не сотворил. С девяностого года и по сей день живу в Нью-Йорке. На жизнь зарабатываю промышленным дизайном. Когда появляются интересные идеи — работаю с глиной и гипсом. Вот теперь еще и романы пишу.
– Расскажите, пожалуйста, как возникла идея Вашего романа?
– Этот роман я собирался написать лет, по меньшей мере, пять или шесть назад. А идея возникла давно, из каких-то коротких, застрявших в памяти ощущений и образов, когда я — совсем еще свежий эмигрант — работал ночным таксистом в Манхэттене. Подвозил богатеньких пассажиров, швейцары бросались открывать перед ними двери, и они уходили, скрывались в роскошных подъездах. А я фантазировал. Я ведь уехал еще из Советского Союза и миллионеров до той поры в глаза не видел. Наверное, думал я, свободные от необходимости добывать хлеб насущный, они обитают в каком-то принципиально ином пространстве. Вот я и пытался вообразить себе их жизнь, их развлечения. Хотя, скорее, все же отталкивался от собственных ощущений — неприкаянности, безденежья, желания где-нибудь укрыться. И тогда я придумал этот Дом. Ну а потом… Когда мне исполнилось сорок лет, я почувствовал: пора делать что-то настоящее. Скульптура, например, не дает такого простора для воображения: мастер скован рамками определенных физических законов. Мне эти рамки стали тесны. И я начал писать. Вот так родился "The House".
– Ваш роман, как кажется, находится на стыке литературы и кинематографа. Так ли это? Если да, то на какую линию в кинематографе Вы ориентируетесь?
– Уже не в первый раз слышу о кинематографичности того, что я пишу, и, вероятно, так оно и есть. Думаю, мне следует воспринимать это замечание как комплимент моему стилю. Но, поверьте, это получилось ненамеренно. Потому что все, к чему я стремился, это максимально выразительно зафиксировать поток сознания, который и меня самого порой ставит в тупик из-за того, что я просто не всегда знаю, откуда что берется. Но именно это состояние и завораживает, и не позволяет останавливаться. После "The House" я написал еще один роман - "Свадьба", который, надеюсь, вскоре будет опубликован. И вот совсем недавно, всего несколько дней назад, закончил третий.
– Уместно ли сравнение пространства Вашего романа с пространством Кафки и Роб-Грийе? Думали ли Вы о них, когда писали "The House"?
– Нет, не думал. Хотя, безусловно, существует некое общее культурное поле, полностью освободиться от влияния которого пишущему человеку непросто. Роб-Грийе в своих произведениях старательно создает иллюзию реальности, но только для того, чтобы предаться ее разрушению. И здесь, наверное, какое-то сходство найти можно. Но не более, я полагаю. Что же касается Кафки, то мне бы не хотелось всерьез проводить такую параллель. Непоправимый разлад человека с внешним миром, абсурдность враждебной ему действительности и т. д. — все эти вопросы, так волновавшие Кафку, существовали и будут существовать всегда. Понимаете, в литературе, при желании, можно найти сходство всех со всеми. И хотя мне бесконечно льстят подобные сравнения, думаю, что философские концепции и способы их выражения у нас разные.
– Ощущаете ли Вы себя как писателя более в контексте американской литературы или все же чувствуете себя российским писателем?
– Сложный вопрос. Пишу я по-русски, с русской литературой меня связывает все мое прошлое, от которого было бы нелепо и безнравственно отказываться. Но годы, проведенные в Штатах, тоже не прошли даром. Если честно, то порой чувствую себя просто вырванным из контекста. Потому что, кажется, завис между двумя культурами. Это чувство наверняка знакомо каждому эмигранту. Поэтому мне хотелось бы думать о себе как о русско-американском писателе. Именно в смысле более или менее равной удаленности/приближенности к той и другой культуре.
– Следите ли Вы за тем, что происходит сейчас в русской литературе?
– Стараюсь следить. И очень рад, что наряду с волной либо претенциозного китча, либо откровенного подражания не лучшим образцам западной книжной продукции, существуют, живут и выживают серьезные талантливые писатели, а с ними и настоящая литература. Я говорю о Эппеле, Крусанове, Липскерове, Улицкой и др. Их творчество создает необходимый баланс, уравновешивая горы макулатуры, появившейся с упразднением цензуры.
– Расскажите, пожалуйста, что, на Ваш взгляд, сейчас происходит в американской литературе?
– Ну, наверное, почти то же самое, что и в российской. Разница, скорее, в читательской аудитории. В "самой читающей в мире" России до сих пор сохранились определенные традиции и уважительное отношение к литературе. А американцы все меньше и меньше интересуются книгами. Для писателя в этом явлении есть и положительные моменты: издатели уже не так ориентированы на вкусы толпы, как это было совсем недавно, когда вся литература была просто сметена Стивеном Кингом со товарищи. Только поймите меня правильно, я ни в коей мере не против острой жанровой литературы. Просто необходим баланс, гармоничное равновесие, насколько это вообще возможно.
– Как Вы относитесь к "лимбусовскому" проекту "От заката до рассвета", третьим выпуском которого является Ваш роман?
– Как я могу относиться к проекту, в рамках которого вышла моя книга? Разумеется, положительно. Правда, я не совсем уверен, что по жанру "The House" относится именно к этой серии. Но в "Лимбусе" работают профессионалы, им виднее.